Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

ранг, ставя в ряд, этими должностями образованный. И правда — какой пост ей можно было доверить? Лиля она и есть Лиля. И этим все сказано. А ведь примеры были — Лариса Рейснер, еще одна богемная персона. Представим себе, что она могла бы занять место Лили в жизни Маяковского. Шкловский разглядел в ней любовь к поэту: «В комнате сидела светловолосая девушка, которая, вероятно, любила Маяковского». Как-то Лариса встретила Лилю и Володю в кафе «Привал комедиантов». Они ушли, а Лиля забыла дамскую сумочку, а когда Маяковский вернулся за ней, Рейснер, печально посмотрев на Маяковского, сказала с иронией: «Теперь вы будете таскать эту сумочку всю жизнь». «Я, Лариса, эту сумочку могу в зубах носить, — ответил Маяковский. — В любви обиды нет». А Осипа — этого идеолога Маяковского — Рейснер укорила: «Брик, где твоя книга? Брик, нельзя жить не всерьез. <…> Нам нужна книга и ты, Брик. Неужели тебя выпили с чаем? Зазвенели по телефону? Истощили в маленьких победах?»

Даже удивительно, что в общем хоре апологетов Лили — посетителей ее салона — есть голос, выражащий иное, противоположное мнение. Это Рюрик Ивнев: «Мне очень хорошо запомнилась квартира, состоящая из двух комнат и вся заваленная турецкими тканями, вечерние чаи и бесконечное чтение стихов Маяковским. Почти через день это происходило, и не помню какое количество времени. Хозяйка дома Лиля Юрьевна — женщина внешне приятная, но не в моем вкусе. Я не особенно люблю таких. Ей была присуща некоторая искусственность, которая мне чужда».

Рюрик Ивнев, он же Михаил Ковалев, — поэт-имажинист, переводчик, автор романа «Богема» о своем поколении. Он из немногих уцелевших — на войне не погиб, не был репрессирован или затравлен. Так и дожил до девяноста лет. Есть такие литераторы, что ценны не сколько своими произведениями, а дневниками. Ивнев вел дневник с 1906 по 1980 год — срок сам по себе уникальный. Он верно подметил, для чего его приглашали. И здесь, говоря сегодняшним языком, Лиля и Осип выступают в качестве менеджеров-пиарщиков, весьма успешных.

В своей «Богеме» Ивнев отмечает одну интересную особенность салона: «Здесь царил культ Маяковского. Все бывавшие там молчаливо признавали его талант и восхищались, наслаждаясь стихами, которые он охотно читал по просьбе Лили и ее гостей. Лиля Брик была прирожденной хозяйкой салона, не большого и шумного, со звездами первой величины, а маленького, комфортабельного, как бы сжавшегося для прыжка ввысь, где сверкала одна звезда — Маяковский. Я не понимал слепоты, которая овладевает толпой, когда она аплодирует имени, а стихи вяло слушает и часто путает. В салоне Брик все было поставлено на свои места. Дверь квартиры на Жуковской улице открывалась без скрипа тем, кто искренне любил творчество Маяковского. Любить Маяковского здесь никто не требовал».

Но после 1917 года многое все же изменилось, и постановка Мейерхольдом «Мистерии-Буфф» к первой годовщине революции выдвинула Маяковского на передовые позиции, куда его и проталкивали Лиля с Осей. Вступительное слово перед началом спектакля молвил сам нарком товарищ Луначарский — это о чем-то говорит. Неудивительно, что с переездом Совнаркома в Москву весной 1918 года в новую столицу засобирались и Брики со своим салоном. Все логично. Приехав в Москву осенью 1918 года, они поселяются в Полуэктовом переулке (ныне Сеченовский).

А вот Лилина сестра Эльза Каган отправилась в другую сторону, как раз туда, откуда и возникла главная угроза «молодой Советской республике», то есть в самое пекло Антанты, во Францию. Угораздило ее влюбиться во французского офицера Андре Триоле — самого что ни на есть врага, противника большевистского режима. И самое удивительное, что ей удается выхлопотать заграничный паспорт (это в ту пору-то, когда многие выехать в Европу не могут и вынуждены выбираться из Совдепии окольными путями!), разрешение на выезд получила и ее мать. Перед отъездом они увиделись с Лилей. Стояло начало июля. Пароход отправлялся из Петрограда. Не только сам факт легального выезда Эльзы за границу вызывает вопросы. Туманом окутаны и обстоятельства пребывания ее за рубежом, что отметил Аркадий Ваксберг. В общем, неясностей в биографиях обеих сестер столько, что их хватит не на один роман.

Судьба Эльзы сложится на редкость счастливо, что дает богатую пищу для сравнения с той биографией, которую сделает себе Лиля. Поменяв свою фамилию на более звучную, Эльза словно оборвет все прежние, связывающие ее с сестрой нити, в 1928 году выйдет замуж за Луи Арагона. Он посвятит ей поэму, а их хороший друг Анри Матисс напишет картину «Глаза Эльзы». Это вам не ватман в квартире на улице Жуковского! Вдохновение посетит и Ив Сен-Лорана — он придумает специальный наряд в честь Эльзы. Гонкуровская премия 1944 года определит ее в ряд видных французских литераторов. Конечно, с Лилей они будут встречаться и в дальнейшем в Москве и Париже. Каждый год начиная с 1950-х в СССР будут выходить книги Эльзы Триоле. Большой друг Советского Союза — так писали тогда о подобных людях — Эльза Триоле удостоится в 1967 году ордена «Знак Почета» (в просторечии «Веселые ребята»). Не орден Почетного легиона, но все же.

Переезд «святой» троицы в Москву ознаменовал собой новый этап в их богемной жизни. Дело не в новом адресе и коммунальной квартире, где их соседом оказался художник Давид Штеренберг, а в новой работе Осипа. Он нашел себе место не где-нибудь, а в… ЧК — Всероссийской чрезвычайной комиссии, где стал трудиться по своей первой юридической профессии — юрисконсультом, предъявляя (а эта бумага давала проход везде) удостоверение, выписанное ему 8 июня 1920 года в политотделе Московского ГПУ.

Наша служба и опасна и трудна,

И на первый взгляд как будто не видна…

Позднее Лиля в присутствии Бенедикта Сарнова пыталась оправдывать эту его (а также и свою) службу: «Для нас тогда чекисты были — святые люди!» То есть Осип, если верить Лиле, влился в ряды «святых» в кожаных тужурках и с маузером в руке.

По поводу «святости» чекистов Лиля могла бы поспорить с футуристом Хлебниковым, который отметился поэмой «Председатель Чеки» в 1921 году:

Мне кажется, я склеен

Из Иисуса и Нерона.

Я оба сердца в себе знаю —

И две души я сознаю.

Приговорен я был к расстрелу

За то, что смертных приговоров

В моей работе не нашли.

Если кто не понял — поэма написана от первого лица, то есть лица этого самого председателя с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Да, не зря и Лиля, и Велимир сходились в одном салоне — ощущения от чекистов, по всей видимости, у них были сходными. Только Хлебников умер в 1922 году, не увидев, как эти самые Нероны